We're sorry, no translation to english :(

Вилле Вало проводит экскурсию по своему татуированному торсу и другим частям тела.

«Мне всегда нравились тату, заставляющие меня думать: «На кой хрен я это сделал? И что нахрен это вообще значит?..»

Я сделал свою первую тату где-то в 1996 или ’97 годах. Это было сердце на моем запястье; остальное было добавлено уже позже. Я познакомился в пабе с финским тату-мастером, и мы стали собутыльниками. А затем, в какой-то момент, просто захотелось посмотреть, каково это – чувствовать себя обладателем тату. У нас тогда еще не было хартаграммы, не было никакого символа для группы. Мы хотели что-то простое и загадочное, почти наполовину женственное и что-то родовое. Уже на этом раннем этапе в моей голове зарождалась идея «сентиментальное – встречает – металлически брутальное». Я сделал тату в виде сердца на моем запястье, потому что я не хотел набивать пауков или что-то в этом роде.

1: Это монограмма Venus Doom. Я использовал ее для обложки альбома и хотел как-то это отметить. Это было сразу после моего лечения в рехабе, и возможно это была также одной из причин: напоминание о том, что это было очень «обреченное» время.

2: Это одна из более поздних тату; портрет американского режиссера-сюрреалиста 50х годов по имени Майя Дерен. Это кадр из короткометражки «Полуденные сети», где она смотрит в окно. Primal Scream использовали его как обложку для одного из своих синглов, и я всегда восхищался этой картиной. Я сделал это тату в 2009, когда мы работали над Screamworks в Лос-Анджелесе. Я не был знаком с ее работами до того, как увидел это фото – это стало чем-то навязчивым. И тогда я начал изучать ее работы, но не то чтобы очень разбирался в этом…Иногда для меня картины - это просто картины: они имеют значение где, когда и почему были сделаны, а не то, что они означают.

3: Тимо К Мукка был финским писателем. Он опубликовал свой первый роман в 60-х годах, когда ему было 17 лет, и это было сверхсексуально, он стал большой сенсацией того времени. У него действительно был свой язык, и он писал так, как на самом деле разговаривают финны на севере – он был очень-очень откровенным, сексуальным и мрачным, он не скрывал ничего. Я не уверен, что его работы когда-либо переводились на английский. На самом деле это все вполне традиционно, но это было действительно шокирующе, когда вышло в свет. Он жил в крохотной хижине и работал в окружении своей семьи и детей. Он умер, когда был еще очень молод: все эти истории о том, что он был законченным алкашом, своего рода Джимом Моррисоном с большой бородой и длинными волосами. Он часто делал зарисовки, и у меня есть несколько его рисунков из прошлого. Те, что есть у меня, были на самом деле напечатаны его женой – это интересная взаимосвязь. Его история и его работы стали настоящим вдохновением для нас, когда мы работали над альбомом Dark Light.

4: Это Клаус Кински, сосущий свой большой палец, лежа на обнаженной девушке. Это очень необычная картина. Кински воплощает искусство в его безумстве. Он был своим собственным произведением искусства, и он не был обязательно хорош, и не был обязательно мил, но он был невероятным «произведением искусства как личность». Фотография действительно говорила со мной, она реально способна отыметь – она была в рамке у нас на сцене, когда мы были в туре. А потом я подумал «К черту, давай перенесем это на мою кожу». Мне всегда нравилось иметь тату, которые впоследствии заставляли меня думать: «На кой хрен я это сделал? И что нахрен это вообще значит?». Это некая разновидность таинства, как дневник в картинках на коже: ты помнишь, когда и где ты их сделал.

5: Тату в виде хартаграммы? У меня есть одна на моей груди, одна над моим членом и еще одна на шее. Есть также тату на спине, но это больше адаптация символа Алистера Кроули, чем пентаграмма. У нее еще нет названия, но я думал ее как-нибудь использовать, так что это хороший способ записать что-то: как записная книжка из кожи.

6: Это тату было сделано тем же парнем, что сделал мне сердце на руке. Если честно, я не помню, почему я решил ее набить. Так же, как с хартаграммой на моей шее: это было одной из тех вещей, когда: «А руке-то понравилось набивать, давай набьем еще что-нибудь!». Ты просто прибываешь в тату-настроении.

Фото сверху: Вилле делает тату одного из своих литературных героев, Чарльза Буковски, на своей «лирико-писательской» руке.

7: Глаза Эдгара Алана По были сделаны в месте, где Кэт Вон Ди работала до того как открыла свой салон High Voltage. Мы встретились, когда работали над альбомом Dark Light: изначально, на обложке должен был быть я, набивающий тату и фотографирующий это, такой должна была быть обложка. Но примерно в то же время, кто-то сделал нечто похожее, так что, мы изменили идею. В это время я уже знал Кэт Вон Ди; она становилась узнаваемой и была другом друга, так что мы поладили. Мы были пьющими приятелями, зависали в Bar and Grill, когда записывали альбом в Silver Lake. С того момента она набила на мне множество татуировок. Но в глазах По интересно то, что один глаз нарисовала она, а другой – её бывший муж Оливер Пек. Они были тогда вместе. Кэт сделала шаблон; обычно татуировщики не делятся татуировками. В зрачке одного глаза есть очень маленькая «О», а в другом – очень маленькая «К», я не помню, где какая, поскольку не могу видеть свою спину. Я огромный фанат Turbonegro, и у них было лого “Hank Eyes” [сильно подведенные глаза прежнего фронтмена группы Хэнка вон Хельвета, за основу которых были взяты глаза Элиса Купера]. Так что, это тату – моя интерпретация этих глаз, только я использовал глаза По. В общем, перед вами моя порочная троица – Turbonegro, Элис Купер и По.

8: Я правша и пишу стихи правой рукой, так что – рассуждая наивно – наличие моих литературных кумиров на моей правой руке возносит планку довольно высоко. Когда я пишу, это всегда как «Это дерьмо, бери выше». И ты всегда должен стремиться выше пока смеешься, в этом должна быть доля юмора. Я не знаю, кого бы еще я набил сюда. Возможно, однажды моя рука будет забита до самого верха! Я, на самом деле, не думал об этом.

9: Это была моя вторая татуировка. Этим я показываю своё уважение к рок-н-роллу – к моим кумирам, таким как Оззи, у них тоже есть рукав. Но я не хотел миллион маленьких рисунков: я хотел рисунок, который ничего бы не значил – просто красочная картинка, сделанная во имя самой себя. На тот момент у меня была только татуировка «Сердце», и я выглядел довольно странно, потому что не был гармоничен. Потребовалось множество месяцев, чтобы закончить, потому что мы били это тату по крохам. Мне нравится, что она – это то, что она из себя представляет.

10: Я не из тех, кто просто идет и делает себе татуировку. Единственным разом, когда я так сделал, была буква на моей спине с умляутами над ней, которая означает «ночь» на эстонском. Это наша с братом старая шутка: у нас есть группа, которая называется “öö”, что значит «ночь», и в одном из умляутов есть символ минус, который был сделан через несколько дней после кончины Питера Стила. Так что, это «ночь с минусом Type O Negative». Мой брат также сделал такую же татуировку – это было при встрече в Сиэтле, Уил Фрэнсис (из группы Aiden) рассказал нам об этом. Мы просто прогуливались, попивая кофе перед концертом, он знал место, и мы захотели сделать что-то для Пита. Они были для нас такой весомой группой: October Rust, Bloody Kisses…

11: Это череп в глазу. У нас с Кэт было привычкой устраивать рисовальные конкурсы, и когда в песочных часах заканчивался песок, мы должны были прекращать рисовать. Кэт любит набивать глаза, это ее любимый предмет для татуирования. Это было что-то вроде импровизации – песочные часы нужны, чтобы помнить о времени, поймать момент. Это было сделано на протяжении четырех месяцев, что я провел в Лос Анджелесе, работая над альбомом Screamworks.

12: Это с обложки Deep Shadows: это называется Космический Папа, Папа с головой астронавта и с хартаграммой на скипетре. Это одна из вещей «Давайте, черт возьми, сделаем это».

13: Это синхронизировано с египетским символом, который обозначает огонь. Я хотел, чтобы это было старое школьное тюремное тату, поэтому оно истекшее кровью, неравномерное и просто хреновое. Тебе должно быть трудно - начинать сдирать струпья. Я хотел, чтобы тату было неряшливым и «тюремным».

Лавкрафт, По, Ардженто и другие: Вилле о ключевых культурных деятелях, которые сформировали его как артиста…

У нас дома были сотни книг, когда я был маленьким. Мой отец был заядлым антикваром, он привык покупать старые газеты и книги, хотя они и были весьма недешевыми. Большинство финских книг не настолько украшены или в кожаном переплете, но они все еще выглядят красиво. Он просто любил покупать любые книги о самом разном.

Думаю, что мое знакомство с ужастиками произошло в 12 лет, когда один финский парень перевел работы Г.Ф. Лавкрафта. У нас было несколько сборников его рассказов и романов, и первое, что я помню из прочтенного - это «Случай Чарльза Декстера Варда» (1927) и «Хребты Безумия» (1931). Потом, когда мне было около пятнадцати, у меня появилось полное собрание его трудов, и это занимало меня на протяжении семи лет настолько, что я смог читать его, не держа на коленках словарь. В финском переводе язык был слишком устаревшим, там было так много прилагательных, которые могли показаться трудными даже для тех, чей родной язык – английский.

Чем хорош Лавкрафт, так это тем, что он никогда не использовал слишком много красок. Скорее это невыразимый ужас и нечто, находящееся за пределами того, что даже он не мог описать – это заставляло воображение делать большую часть работы, что производило гораздо большее впечатление.

Как бы то ни было, в его книгах нет эмоционального содержания, все о главном герое, который в итоге сходит с ума. Нет там ни романтического, ни истинного смысла – его труды очень точны и сухи, в определенном смысле. Но затем он снова будет объяснять городскую архитектуру вплоть до каждого миллиметра площадей.

Это реально сумасшедшие истории, и предложения офигенно длинные, и требуется огромное количество времени, чтобы это дер*мо уложилось в твоей голове. Это был кафкианский, Франц Кафка – другой великий писатель, которым я увлекся, будучи еще ребенком. Потом они перевели все эти страшилки из 20х годов, по большей части - «странную фантастику», на которую очень важное влияние оказал Лавкрафт. Все, что я знал в детстве – это то, что я любил все эти ужастики. Полагаю, это было для меня введением в фантастику.

Я был – и есть – большой фанат Карла МакКоя и The Fields Of Nephilim, и они использовали в своих песнях элементы лавкрафтовских мифов Ктулху, особенно на своем втором альбоме (The Nephilim, 1988).

Когда я был подростком, я не осознавал развития темной стороны. Но я слушал Carcass и Napalm Death, а потом подсел на металл. Эти группы были саундтреками к моим По-фантазиям, я думаю. Я был как скаковая лошадь с шорами – мне западает один трэк, поэтому когда я во что-то влюбляюсь, как это было с Эдгаром Аланом По, я читаю о предмете своего интереса все, что могу достать, а потом забываю об этом. Это не значит, что литература – мой единственый друг по жизни. Но, сейчас сказав это, на прошлой неделе, например, я читал «Элеонору» По своей девушке на ночь.

Я всерьез увлекся По, когда начались повторные выпуски экранизаций Роджера Кормана с Винсентом Прайсом. Первыми я увидел «Маску красной смерти» и «Гробницу Лигейи» 1964 г. Я не пересматривал «Гробницу» много лет, но даже спустя время небольшие отрывки и кусочки остаются в голове на всю жизнь. Я помню, что фильм начинается с похорон, и это так обреченно и мрачно, и напоминает мне группу Cathedral и их фронтмена Ли Дориана - это так классно и так классически. «Падение дома Ашеров» (1960) тоже отличный фильм. Первые кадры просто шикарны: стук в дверь, она открывается, и Винсент Прайс говорит (превосходно изображает Прайса): «Что это значит?». Фантастика!

Я впервые увидел Винсента Прайса в этих фильмах Кормана; я не видел старых черно-белых фильмов, где он был молодым, кумиром миллиона женщин. Я всегда воспринимал его как парня, снимающегося в ужасах, хотя он сыграл и в великой драме, в 80-ых – «Августовские киты» - с Бетт Дэвис. Я всегда любил его акцент и тон голоса; у него потрясающий голос. Винсент Прайс реально был моим кумиром. Я долгое время хотел сделать тату с его изображением. Мне нравится, как Кэт Вон Ди делает портреты на моем теле, поэтому было бы глупо, если кто-то делал Винсента, кроме нее.

Произошел забавный случай, когда мы записывали Screamworks: Love In Theory And Practice Chapters 1-13. В Калифорнии была старая церковь, которая была разрушена, и Винсент купил несколько скамеек и витражей. Когда он умер, его дочь продала многое из его частной коллекции на еbay. У меня появилась возможность стать обладателем кусочка этого витража. Он висел на потолке, когда мы записывали альбом. Он не модный и не богато украшенный, но это важная реликвия для меня.

В то время, когда на финском телевидении показывали фильмы Кормана, показали и фильмы ужасов студии Hammer с Кристофером Ли и Питером Кашингом. Они мне нравились, но что я действительно любил – это Кашинга в роли Шерлока Холмса. Он сыграл в нескольких фильмах, включая «Собаку Баскервилей» (1959). Я большой фанат Шерлока Холмса. Я прочитал не так много книг Конана Дойля, но есть несколько отличных экранизаций. Как и у Винсента, у Ли потрясающий голос, но он слишком хорош и красив.

Это было возвращение в эпоху VHS. Помню, папа однажды нашел в мусорном ведре 400 использованных кассет. Кто-то выбросил эти фильмы, и я смотрел их годами, когда был ребенком. Так я открыл Луиса Бунюэля и Феллини. Мы с Миге хотели достать хорошие ужастики, потому что у нас были определённые друзья. Большинство из этого материала пришло в Финляндию из Голландии, где почти нет цензуры. Это ожидание было похоже на то, как ты ждешь выхода альбома твоей любимой группы на виниле, и он выходит в 8 часов следующего утра. Это было как: «Тссс, эй, иди сюда, я просто слышал, что мне дадут «Зловещих мертвецов» на выходные!».

Когда я впервые смотрел «Зловещих мертвецов», это была ужасная копия копии с копии. Ты действительно не мог достать многое из того, что тогда происходило, но это было так круто. Ты скучаешь по тем дням, которые так быстро прошли. Мы записывали все на кассеты, и я накопил огромную коллекцию хреналиона фильмов ужасов, в том числе был и «Восставший из ада» Клайва Баркера. Мы с Миге так любили «Восставшего из ада», что я даже встретился с Дагом Брадли, актером, сыгравшим Пинхэда. Мне также нравилась «Книга крови».

Это была также и эпоха библиотек – не было Амазона, и денег тоже. Что бы произошло, если бы вы увидели, скажем, одну из кормановских экранизаций По? Вы бы пошли в библиотеку, получили бы лист ожидания и ждали бы книгу. Можете ли вы представить, что в наше время детям пришлось бы это делать? Они бы сошли с ума!

Я думаю, все хотя бы немного читали По, когда были подростками. Его рассказы действительно «По-этичны». Как и у Лавкрафта, у него свой собственный оригинальный, самобытный стиль. Миге – поклонник Стивена Кинга, а я, несмотря на то, что мне нравятся некоторые экранизации, никогда не увлекался его книгами. Он мастер своего дела, но это мейнстрим – это и вправду не щекочет мое воображение. Его сын пишет под псевдонимом Джо Хилл. Его книга (дебютная – прим. пер.) вышла недавно – «Коробка в форме сердца» (2007). Все главы названы в честь классических рок-н-ролльных песен – заголовок аналогичен названию песни Нирваны, другие называются «Black Dog» и «Hurt». Он действительно хороший писатель – держит тебя в напряжении.

В кормановских фильмах очень яркие цвета – этот голубой и красный – это не очень-то похоже на работы Дарио Ардженто, но когда я посмотрел «Суспирию» (1977), то впервые увидел связь. Даже несмотря на то, что истории действительно разные, можно увидеть, как один стиль развивается из другого. Долгое время HIM использовали саундтрек к «Суспирии» в качестве интро. Я всегда любил Goblin, группу, которая его сделала, и большинство из фильмов Ардженто. Это итальянская прогрессив-рок-группа, и весь их собственный материал был дер*мом, по крайней мере, для моих ушей, но музыка, которую они сделали для Дарио, реально крутая.

У Дарио в одно мгновение кажется, что это великий фильм, а уже в другое он становится действительно странным. В этом смысле он похож на Дэвида Кроненберга, другого великого режиссера. Дарио работал в столь многих жанрах, не только в ужасах, но и в жанре нуар [фр. film noir — «чёрный фильм») — жанр американского кинематографа 1940-1950гг.], как ранние «Птица с хрустальным оперением» (1970) и «Кошка о девяти хвостах» (1971). Но даже если бы он создал одну лишь «Суспирию», этого было бы достаточно. К тому же, он странный парень. Если вы посмотрите его интервью, он, безусловно, не всегда прав, что весьма здорово!

Мы на самом деле связывались с ним по поводу создания видео для нас – это было бы круто – сделать что-то, на что мы даже побоялись бы взглянуть! Визуально, HIM никогда не копировали его стиль, но это однозначно заставляет меня осознавать, как чрезвычайно важен этот аспект музыки. Когда мы микшировали наш первый альбом, мы напечатали обложку и положили ее на пульт, поэтому, когда мы работали, думали о том, соответствует ли звук обложке. Здесь всегда есть связь.

Я впервые услышал об Остине Османе Спейре от Карла МакКоя. Вот ушлый парень! Спейр был художником, магом и все в этом духе. В конце 19 века он был вундеркиндом, когда он начал рисовать, и одним из самых молодых художников, выставлявшихся в Королевской Академии.

Я увлекся им до эпохи интернета, и было почти невозможно узнать о нем больше – в то время о Спейре не так много было написано. По крупицам я собирал информацию о нем. Я читал книгу Питера Кэррола «Психонавт», там было все о магии хаоса [одно из современных течений в оккультизме, строящееся на отказе от любых форм догматизма и главенстве личного магического опыта – прим. пер.], и Остин Спейр открыл, то, что называют сигил-магией, все виды в общем-то переплетаются. Это как увлечься Алистером Кроули через Led Zeppelin: «Кто, черт возьми, этот парень, которым так интересовался Джимми Пейдж?» Книга Фила Бейкера под названием «Остин Осман Спейр: жизнь и легенда забытого лондонского художника» очаровательно безумна; он действительно был единственным в своем роде.

Спейр предшествовал сюрреалистам, таким, как Дали. Он рисовал анаморфные картины. Одна из них действительно известна – картина «Послы» (1533) Гольбейна, с двумя чуваками и «memento mori» (напоминанием о смерти) - вытянутый череп, на который приходится смотреть под определенным углом, чтобы поймать пропорцию. Мне всегда нравились оптические иллюзии, работы таких художников, как Эшер, когда я был младше. Потом я заинтересовался Шигео Фукудой, японским художником, который написал много «теневых» картин: поначалу кажется, что свалилось множество гребанных вилок, но когда освещение падает под определенным углом, видишь тень мотоцикла. На Screamworks мы сделали изображение монашки с четырьмя глазами… Мне нравится все такое.

Потом я открыл для себя Майю Дерен - женщина, вытатуированная на моей коже. Она была авангардным режиссером, но изначально я помню ее по реально запоминающейся картине («Полуденные сети», 1943). Она смотрит в окно, и ты и вправду не можешь прочесть выражение ее лица – трудно сказать, взбешена ли она, одиноко ли ей или что-то еще. Я впервые увидел это на обложке сингла группы Primal Scream [Crystal Crescent/Velocity Girl, 1986]. Это работа одного из фотографов, который напоминает мне о том, как я люблю фотографию.

Еще одна женщина - Эвелин МакХейл, покончившая жизнь самоубийством, спрыгнув с Empire State Building. Она спрыгнула, и студент-фотограф сделал ее фото, на котором она будто бы находилась в спокойствии, совершенном спокойствии. Она выглядела как Белоснежка, навсегда уснувшая на разбитой машине – ни крови, ни перемолотых костей и т.п. В1947 год это стало фотографией года журнала «Life». Позже Энди Уорхол использовал ее для картины «Суицид (Падающее тело)», 1962.

Тears On Tape начинается с интро «Unleash The Red» это очень «по Джон Карпетоновски». Когда я был маленьким, «Пятница, 13-е», «Кошмар на улице вязов» и тому подобные фильмы-слэшеры [бессмысленные фильмы ужасов, где основной сюжет развивается вокруг убийцы-психопата, который убивает всех без разбора – прим. пер.], которые одно время были смешными, но я всегда любил по-настоящему жуткие фильмы, психологически страшные. «Хэллоуин» (1978), должно быть, один из самых страшных ужастиков: работа камеры с разных точек, дыхание Майкла Майера и музыка Карпентера. Он действительно великий композитор. «Хэллоуин» достаточно жестокий, но многое происходит за кадром, и наилучший способ пугать людей – это не показывать что-то. Это как с Лавкрафтом, люди позволяют воображению поиграть с самыми большими своими страхами. Там есть сцена с Джейми Ли Кертис, курящей косячок в машине перед тем, как случится весь этот ад, и песня Blue Oster Cult «Don’t Fear The Reaper», играющая по радио. Это все о создании зловещего настроения.

К счастью, HIM – разновидность того, что вызывает чувство нахождения в потустороннем. Лучшим группам под силу это сделать. Type O Negative могли создавать реально странные комбинации. У них был достаточно сухой юмор, и в то же время в нем было и что-то жуткое, и что-то забавное – ты хочешь, чтобы наступил полный п*ц, он настает, но в то же время ты его боишься. Питер Стил один из моих кумиров, и точка. Через свою музыку он экспериментировал, пытался найти оптимальный баланс между чем-то реально милым, чем-то реально меланхоличным и чем-то реально сильно бьющим. Это классное сочетание – все, что нужно подрастающему парню…

Added by: XTasy 20-07-2013, 13:29

11683